Упоминаний о деревне Погореловка в официальных источниках не известно, но Епархиальные ведомости Тамбовской губернии дают такую трактовку основания села: деревня возникла как выселки с. Алгасово с целью более удобного обслуживания лесных угодий и рыболовства.
Первое картографическое упоминание деревни Погореловка относится к 1780м годам, когда оно было изображено на первых Планах Генерального межевания. На данной карте село на первый взгляд имеет лишь несколько дворов и относится к государственным землям алгасовской волости.
Собственной церкви в деревне нет, но те же Епархиалные ведомости упоминают следующий любопытный момент: "невдалеке от деревни Погореловки по направлению к Грязновке замечаются рытвины и развалины, дающие основание предполагать существование здесь церкви. Действительно ли здесь была церковь, или это место находилось под дургим каким зданием - вопрос темный". Мое мнение, что развалины эти относятся к бывшей мельнице (возможно, ветряной), которые здесь существовали в большом количестве. Их можно встретить, в частности на картах Менде. На картах Менде (1863г) Погореловка также присутствует как небольшие выселки, размером не более Грязновки.
По состоянию на 1913 год в Погореловке имелась начальная одноклассная школа:
Наиболее ярким источником о жизни в Погореловке и ее округе в 20 веке явялются литературные меуары выходца из этих мест - Лидии Сычевой, члена Союза писателей России и главного редактора литературного журнала «Молоко». Далее представлены наиболее примечательные выдержки из ее произведения, под названием "Хроника Погореловки".1
РАСКУЛАЧИЛИ…
В деревне раскулачили лишь одного крестьянина – Стручкова Романа Григорьевича. Детей у него было много. Девка одна, а сыновей много. Изба у них – старая пятистенка. И мазанка из плетня. Приторговывал хозяин на дому булавками да пряниками из свеклы – красные такие пряники. Тем и отличался, что был у него граммофон с трубой. Как праздник – заведет граммофон, вся деревня собирается около него. За это и раскулачили – за граммофон да за булавки.
ВЫБОРЫ
Когда в колхоз шли – плакали. Лошадей отобрали, а птицу не тронули, и коров оставили. Голосовать голосовали как везде. Были «молчальники», их так называли. Они не шли на выборы. К ним домой с урной приходили, а они всей семьей на печку заберутся и молчат. Не поворачиваются, ничего не отвечают. Их уговаривали и члены комиссии, и уполномоченные из района, и следователь Пичугин. Ничего не помогало!
А еще были выборы «с брачком». Бракованные бюллетени попадались. Их опустить-то опустили, но ничего не пометили, ни «да», ни «нет».
НАЛОГИ
Налоги большие были. Кто победней, не всегда заплатить могли. Тогда у них сундуки трясли. Послали раз из сельсовета одного за налогом (он из Бутырок, это от Погореловки километров двенадцать, фамилия Разваляев). Пришел он к Арине Улоговой. Ей уж лет восемьдесят было. Платить ей нечем, он ее и тряхнул, с ног сшиб да ударил. Как весь народ бросился за ним! Полечка Хренкова, тоже старуха, по-уличному она Хренкова, а по фамилии Стручкова, так она кричала: «Дайте я, как хорь, сяду ему на холку и всю холку изгрызу!» Но он таки убежал.
СГИНУЛ
Из деревни одного только забрали, как теперь говорят, репрессировали. Был такой Павел Стручков. Ляпнул что-то не так, его и забрали. Так и сгинул, никакой вести об нем больше не было. Жена Ольга одна с ребятишками осталась. Вся жизнь у них после этого перевернулась. Ольга-то умом тронулась. А сын инвалидом вырос, не разговаривает. А внук горбатый родился, тяжелое поднимать нельзя. А в деревне как? Тут все тяжело. И живут – ой не дай Бог никому так жить!
КОЛХОЗ
Деревни большие – что ни деревня, то колхоз. ... в Погореловке – «Честный труд». Перед войной были в колхозе мельница водяная и движок.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ
В Погореловке председателем был Конюшихин Игнатий Иванович. Он же и агроном, он и зоотехник. Ох и мудрый мужик был, все примечал! Выйдет в поле, а у него на прутике насечки. Воткнет прутик в землю, остановит тракториста: «Э, милый, перепаши, мелковато». Увидит, на вдовьей избе крыша прохудилась, дает наказ: «Отвезите вдове воза два соломы, да помогите крышу поправить». Когда сеять начинают, он сам прутиком первую борозду проводит. Бывало, скажет: «Анна Николаевна, поедем пшеницу посмотрим». – «Игнатий Иванович, да некогда мне, своей работы много». А он опять: «Поедем, поедем». На поле рядочки – один к одному! Увидит цветок: «Анна Николаевна, ты молодая, не посчитай за труд, сбегай, сорви василек. Это очень вредный сорняк! Да пришли своих доярок, пусть траву около дороги скосят, а то семена на поле попадут».
ГОЛОД
Голод сильный был два раза – в тридцать третьем году и в сорок седьмом, от неурожая. Даже картошка – на семена уродилась, а на еду не осталось. В Носинах купили сено, а перевезти не в силах – лошади от голода падают. Их там откармливать пришлось, а потом уж сено везти.
ВЕЧЕР
По праздникам, а иной раз и по выходным, устраивала молодежь вечера. Собирались у какой-нибудь хозяйки, у кого изба попросторней. Приносили закуску и выпивку. Столы сдвигали, над ними вешали на крючках керосиновые лампы, две-три, чтобы повиднее было. Девки-то почти не пили. Им бы поплясать, себя показать. Гармониста умучивали, страсть! А сами ему платочком пот с лица утирают. Девки сначала в одних нарядах приходят, а потом у них перерыв. Ребята идут на улицу покурить, а девки по домам – переодеваться.
Чаще всего вечера проходили у Ивана Степановича Стручкова, по уличному Пашкова. У него, сына того самого балагура, Степана Пашкова, было одиннадцать человек детей – и девки, и ребята, вот у них и собирались. Ребятишек тоже пускали на эти вечера – поглядеть. Они на полати заберутся и хихикают оттуда, частушки запоминают да учатся, как ухаживать надо.
КНИЖКИ
В нашей деревенской библиотеке в основном были книги о войне и о колхозной жизни. Мы восхищались подвигами разведчиков и юных пионеров, поражались смелости и отваге комсомольцев на целине, осуждали тунеядцев и, конечно, примеряли поступки героев на себя...
КРУТИ!
Восьмилетняя школа, куда я должна была пойти в пятый класс, находилась в соседнем селе, в пяти километрах. Зимой, до больших морозов, школьники ходили туда пешком, а потом после ежегодных традиционных «забастовок» совхоз выделял для них семь-восемь подвод и одного возчика. Осенью и весной по сухой погоде транспортом служил велосипед...
ЖИЗНЬ БЕСКОНЕЧНАЯ
В деревне церкви не было, и когда кто-нибудь умирал, собирались старушки и отпевали. В день похорон гроб несли по деревне. У дома родственников покойного процессия останавливалась. Гроб ставили на табуретки, и старушки тоненькими голосами выводили слова молитвы....
Когда мне было три годика, в деревню провели радио. Когда я заканчивала восьмой класс, в доме появилось электричество, и я перестала оставлять в тетради темные круги от керосиновой лампы, из-за которых приходилось аккуратно переписывать все заново. Теперь же, когда телевизор есть в каждом доме, деревенская речь почти утратила свою самобытность. Даже старухи уже редко употребляют слова, которые сами собой всплывают в памяти, когда я приезжаю домой. Эти слова неожиданно вспыхивают в голове, и я произношу их со сладким ностальгическим томлением: поветь, жамки, пажа, зыбка, пехтель, пристатно…
КИНО
Электричества в деревне не было, и кино крутили в клубе от движка. Киномеханик по прозвищу Сахар клеил на магазине афишу, а мы, ребятишки, вертелись возле него и допытывались: «Дядя Володя, а про что кино?» Он неизменно отвечал: «Все про любовь, а в конце танки». Вход для взрослых был 20 копеек, а для детей пятак. Усаживались на длинные лавки (после кино их отодвигали к стене и начинались танцы).
СВЯТКИ
На святки мы гадали. Тогда, в шестидесятые, деревня активно строилась, и срубы стояли по всей улице. Надо было постучать палкой по срубу. В каком конце деревни собака забрешет – там и жених живет. Валенки бросали через забор. Куда носок валенка укажет – в той стороне и жених. Мужики частенько хулиганили – бабы накидают валенки, а они их подберут и спрячут.
СТЕНКА НА СТЕНКУ
Не всегда молодежь в деревне по-хорошему развлекалась, случались и драки, и даже очень жестокие. Враждовали обычно деревнями. Парни из соседних деревень и сёл ездили к нашим девкам, погореловские ребята гуляли с кадыковскими, канадскими, дьячинскими девками. Вот из-за них, из-за девок, чаще всего и дрались.
Помню одну такую драку, в начале семидесятых. Я тогда работала в Канаде завклубом (в Погореловке клуба уже не было).
...Я помню запах свежего сруба, который ставили наши соседи, Холоповы, по-уличному Лапины.
...Но древнее городище около Погореловки напоминает: не десятилетиями, и даже не столетиями исчисляется эта история.
http://www.voskres.ru/literature/prose/struchkova.htm ↩